Фредерик Дар - Глаза,чтобы плакать [По моей могиле кто-то ходил. Человек с улицы. С моей-то рожей. Глаза, чтобы плакать. Хлеб могильщиков]
Мои вяло текущие мысли оборвал страшный крик, от которого кровь в жилах похолодела. Кричала Эмма, в этом не могло быть никаких сомнений. Я вскочил с кровати и, как был, в пижаме, вылетел в коридор.
Эмма стояла по другую сторону лестницы в дверном проеме ванной комнаты. На ее лице был написан ужас.
— Что случилось, Эмма?
Она не ответила. Я подбежал к ней и ахнул. Глазам предстало ужасающее зрелище, которое я никак не рассчитывал увидеть: Медина без признаков жизни лежал в ванне. Вода была красной от крови. На абсолютно белом лице выделялись посиневшие губы. Преодолевая отвращение, я дотронулся до его лица. Оно было еще теплым. Сквозь обагренную кровью воду я заметил изрезанные запястья. На дне ванны валялась раскрытая бритва… Кровь продолжала тонким ручейком струиться из вскрытых вен.
Эмма по-прежнему не двигалась с места.
— Уходите, — посоветовал я, — спускайтесь вниз.
Сам я тоже поспешил выйти из ванной и закрыть за собой дверь. Все увиденное мне казалось нереальным, словно плохо сделанный фильм ужасов. Самоубийство! Этого я меньше всего мог ожидать от Медины. Слишком мало подобное деяние соответствовало сущности этого заносчивого труса!
— Как это случилось? — спросил я Эмму.
После того как дверь в ванную комнату захлопнулась, женщина, наконец, вернулась к жизни. Обескураженно покачав головой, она неуверенно промолвила:
— Он поздно проснулся и, против обыкновения, попросил приготовить ему кофе, а сам отправился принимать душ. Когда кофе был готов, я позвала его завтракать, но ответа не последовало, и я…
Эмма затрясла головой, словно пыталась прогнать кош-, мар. Чудовищная картина продолжала стоять у меня перед глазами, несмотря на закрытую дверь ванной комнаты: сизый труп Медины, его перекошенное лицо, струящаяся из вскрытых вен кровь.
— В это утро он не показался вам странным?
— Вовсе нет. Принимая душ, он даже насвистывал что-то как ни в чем не бывало.
— Что же, черт возьми, взбрело ему в голову? Люди его пошиба не кончают жизнь самоубийством, тем более таким ужасным способом…
Эмма неожиданно вцепилась в мою руку. Ее лицо, которое постепенно обрело живые краски, стало серьезным. Она пристально посмотрела на меня.
— Жеф!
— Да?
— Поклянитесь, что это не вы…
Мне показалось, что я рухнул с небес на землю. Как она могла подумать, что я способен на такое?! Подобное предположение было еще более абсурдным, чем самоубийство Фернана.
— Ты сошла с ума! Ну сама подумай, разве я смог бы с ним справиться, не наделав шума, не оставив следов?
— Да, разумеется, простите меня, но я совсем потеряла голову от ужаса. Он так любил жизнь и шел по ней не спотыкаясь…
Некоторое время она хранила молчание. В ее глазах не было ни тени печали, лишь страх и смятение.
— Что же теперь делать, Жеф?
— Прежде всего, нужно предупредить полицию.
— Но…
Она испуганно замахала руками.
— В чем дело, Эмма?
— Это невозможно, Жеф. Они будут вас допрашивать, узнают вас… Кто знает, может быть, они заподозрят вас в убийстве. Мне же пришла в голову эта чудовищная мысль!
Дело принимало неприятный оборот. Я не мог отмахнуться от ее доводов и плохо себе представлял, как найти выход из тупика.
— Вы должны немедленно уехать! — решительно заявила Эмма.
— Возможно, вы правы.
— Ваши документы в порядке?
— Кажется, да.
Я был искренне тронут, что в подобный момент ее прежде всего волновало моя безопасность.
— Эмма, тебя огорчила смерть Фернана?
— Нет, — ни минуты не колеблясь, заявила она.
Казалось, женщину даже удивил мой вопрос.
— Я слишком ненавидела его. Что чудовищно, но зачем лгать?
Вдруг она подскочила.
— Жеф! Идите со мной! У меня появилась идея!
Я последовал за ней, не слишком понимая, куда она меня ведет. На душе было тоскливо. Мы оказались одни в огромном доме. Наедине со странной смертью. Дом выглядел абсолютно пустым и просторным, как церковь. В нем царствовало безмолвие гробницы, и сам он напоминал могилу.
Мы дошли до кабинета Медины. Я полагал, что Эмма хочет позвонить в полицию, но она вдруг принялась рыться в бумагах, лежавших на письменном столе.
— Слава Богу, нашла! — внезапно воскликнула она, держа в руках два листа бумаги, исписанные мелким почерком Медины. Женщина принялась судорожно читать. Я в полном недоумении ждал объяснений.
— Отлично! — наконец произнесла Эмма, протягивая мне листки. Прочитав первые строчки, я все понял.
«Господин комиссар…» Это была моя статья, которую Медина успел переписать накануне. В ней подтверждалось намерение человека положить конец своим дням, потому что современное общество вызывает у него отвращение. При желании эти листки вполне могли сойти за предсмертное послание отчаявшегося человека, который намеревается свести счеты с жизнью.
Я восхитился присутствием духа Эммы. То, что она в столь сложный момент вспомнила о статье и сообразила, как извлечь из нее Пользу, ставило ее в разряд самых здравомыслящих женщин из всех, кого я когда-либо знал. В свои неполные двадцать лет, имея лишь опыт безрадостного замужества, Эмма тем не менее вела себя как женщина, многое повидавшая на своем веку.
— Ты необыкновенная, — пробормотал я.
Она не стала тратить времени на доказательство обратного. Дорога была каждая минута, даже секунда. Необходимо было известить полицию как можно скорее, чтобы не вызвать подозрений. Эмма сложила листки вчетверо и засунула их в конверт.
— Мы положим этот конверт на столик в ванной комнате, чтобы полиция сразу обратила на него внимание.
— Хорошая мысль.
— Подождите, необходимо найти оригинал.
Эмма бросилась к корзине для бумаг, рассчитывая найти в ней мой черновик.
— Вот он! — облегченно выдохнула она через несколько мгновений. — Бросьте его скорее в унитаз, Жеф! А теперь необходимо как следует продумать вашу легенду. Соседи наверняка обратили на вас внимание. Я им скажу, что вы мой опекун, имеете ферму в Северной Африке, во Францию приезжали на пару месяцев, а вчера отбыли восвояси. А теперь бегите куда-нибудь и постарайтесь, чтобы вас никто не заметил!
— Эмма, может быть, мне можно остаться? Ведь письмо все равно отводит от нас подозрения.
— Ни в коем случае! Даже если вы отвертитесь от полиции, провести журналистов вам все равно не удастся! К тому же кто-нибудь из них может вас узнать, как это сделал Фернан.
Эмма абсолютно спокойно произнесла имя своего мужа. Неужели она уже забыла, что он плавает в красной от крови воде?
Часть III
1
Ситуация значительно упростилась из-за отсутствия комиссара полиции. Его секретарь, старый хрыч, поседевший на службе, больше интересовался супружескими изменами, чем самоубийствами. Он провел первичное дознание так, словно дело шло о выдаче удостоверения личности, и поспешил отправить тело на вскрытие. К тому же директор «нашей газеты» позаботился о том, чтобы пресса не поднимала вокруг этого дела шума. О смерти Фернана сообщили лишь несколько газет.
Неделю, пока шло следствие, я провел в маленькой гостинице в квартале Жавель, размышляя о жизни, которой Фернан своей смертью придал новый смысл. Моему одинокому существованию пришел конец. У меня появилась спутница жизни. Бог сжалился надо мной, послав такую женщину, как Эмма.
Каждое утро я звонил ей, чтобы узнать, как идут дела. Она ровным голосом неизменно отвечала, что все хорошо. Эмму даже удивляло мое беспокойство. Только абсолютно невиновный человек мог держаться с такой восхитительной уверенностью в себе. Я не мог объявиться в ее доме по причине бесконечных родственников и знакомых, которые считали своим долгом выразить Эмме свои соболезнования. Я испытывал мучительные страдания, представляя себе, как ей одиноко оставаться вечером одной около этой ужасной ванной комнаты, где Фернан вскрыл себе вены. Надо обладать недюжинной твердостью характера, чтобы не потерять присутствия духа. Я страстно желал поскорее увидеть ее, заключить в свои объятия, ощутить своей уставшей плотью ее юное тело.
Медина занимал мои мысли не меньше. Его смерть по-прежнему оставалась для меня неразрешимой загадкой. До сих пор мне казалось, что я неплохо разбираюсь в людях, однако случай с Мединой показал, что это далеко не так. Этот страдающий манией величия тип, лишенный совести, который не остановится ни перед чем для достижения своих целей, сумел полностью подчинить меня своей власти, но вместо того чтобы праздновать победу и торжествовать, вдруг наложил на себя руки! Мой разум отказывался это понимать! Я мучительно пытался обнаружить внутренние мотивы, толкнувшие Медину на этот шаг. Может быть, он внезапно осознал всю никчемность своей фальшивой славы? Или ему стало совестно за бесстыдную эксплуатацию моего серого вещества? Может быть, его довело до отчаяния ощущение пустоты вокруг себя? Сколько я ни стучал в эту загадочную дверь, моего интеллекта и жизненного опыта не хватало, чтобы проникнуть внутрь.
